Тихий свет подлинности. Архимандриту Кириллу (Павлову) исполнилось 92 года » Православная Кубань
Православная Кубань

На главную


Святейший Патриарх и Священный Синод благословили митрополиту Екатеринодарскому и Кубанскому Исидору продолжить управление Екатеринодарской епархией

Предстоящие служения Главы Кубанской митрополии. Июнь 2016 г.

Объявлен сбор вопросов Святейшему Патриарху Кириллу в рамках VII Международного фестиваля «Вера и Слово»

Осторожно! Человек выдает себя за священнослужителя

Интерактивная карта храмов и монастырей Екатеринодарской епархии

Все анонсы
Архиерейские служения

О Кубанской митрополии

Епархиальные отделы

ОРОиК

Социальное служение

Епархиальная комиссия по канонизации

Паломнический центр

Отдел по тюремному служению

Отдел по взаимодействию с казачеством

Научно-Методический Миссионерский Центр

Наша газета

Епархиальные документы

Циркулярные письма

Распоряжения

Указы

Вебмастеру

Cтарый сайт епархии

Почта епархии: Написать нам письмо

Rss в формате Яндекс новости

  Тихий свет подлинности. Архимандриту Кириллу (Павлову) исполнилось 92 года  
  Тихий свет подлинности. Архимандриту Кириллу (Павлову) исполнилось 92 годаВопрос о том, есть ли сегодня старцы и если да, то как их найти, слышит время от времени каждый священник. Архимандрит Кирилл (Павлов), многолетний духовник Троице-Сергиевой Лавры, как правило, на это вопрошание отвечал так: «Про старцев не знаю, но старики есть». Хотя именно он и был, и остается одним из тех немногих, кого старцем можно именовать не только по возрасту, но и в полном согласии с тем, какое значение усвоилось этому слову в традиции Православной Церкви.

Богатейший духовный опыт, неложные смирение и любовь, подлинное беспристрастие, переходящее в то бесстрастие, которое и является целью христианского подвига, преуспеяние в добродетелях – вот те качества, которые видели на протяжении долгих лет в отце Кирилле как его духовные чада, так и люди, которых Господь лишь однажды, может быть, привел в его келью за разрешением сложного недоуменного вопроса, за молитвенной помощью или просто – за тем утешением, которого так недостает современному человеку, живущему в мире холодном и жестоком.

Наверное, еще несколько лет тому назад не было бы никакой нужды рассказывать об отце Кирилле, пояснять, какое место он занимает в новейшей истории русского Православия. В его келию в Патриаршей резиденции в Переделкино стекались исповедники со всей Руси, из тех стран, которые именуют ближним зарубежьем, и из тех, которые как были, так и остаются дальним. Монашествующие и духовенство, лаврская братия нынешняя и уже бывшая, миряне и архиереи, наконец, почивший Святейший Патриарх Алексий приходили к всероссийскому духовнику, чтобы покаяться, примириться с Богом, услышать слово спасения. Думаю, каждый, кто знал в это время отца Кирилла, согласился бы с тем, что на нем с удивительной полнотой и силой сбывалось слово преподобного Нифонта Цареградского, ответившего однажды ученику на вопрос о том, каковы будут подлинные подвижники последних времен – не совершающие явных чудес, но благоразумно скрывающие себя среди людей и идущие путем делания, растворенного смирением.

Но Господу было угодно искусить многоценное злато его праведности последним и самым тяжким и долговременным искушением: чуть меньше шести лет тому назад архимандрит Кирилл перенес инсульт, который сначала обездвижил его, а затем практически лишил возможности общения с внешним миром. Практически, но не до конца. Прикованный к постели, мужественно терпящий свою болезнь, он не ищет поддержки и утешения, но в краткие моменты, когда силы возвращаются к нему, сам поддерживает и утешает, увещевает молиться и не унывать, и еще – заботиться о здоровье…

Мы публикуем скромное приношение, написанное к девяностолетнему юбилею Батюшки,-- статью его келейницы, инокини Наталии (Аксаментовой), на протяжении последних полутора десятилетий постоянно находящейся при нем и день за днем благодарно впитывающей тот тихий свет, о котором она говорит, рассказывая об отце Кирилле. Ее текст нельзя отнести к жанру воспоминаний – Батюшка по-прежнему с нами, и время для них еще не наступило. Скорее, это свидетельство о том чуде, которым и сегодня остается его жизнь, о той силе, которая, по слову Христа, является в предельной немощи изможденного и истонченного страданием тела. Свидетельство, такое нужное и такое важное для нас.

Игумен Нектарий (Морозов)

Тихий свет подлинности


Так вышло, что инсульт случился на моих глазах — внезапно, быстро и с какою-то возмутительной бесцеремонностью. За две-три минуты до этого я ввалилась в больничную палату — весело, шумно, с рюкзаком, сумкой, термосами… Батюшка поправил очки, пошутил над моим альпинистским видом, взял с тумбочки Евангелие, присел на край кровати. Я потрошила свой рюкзак, расставляла термосы с горячей едой, на ходу рассказывала какую-то забавную историю из нашей переделкинской жизни… Вдруг он стал клониться к подушке. Правой рукой снял с себя очки, успел положить их на тумбочку… и рухнул всем корпусом на кровать, завалившись на левую сторону. Пока медсестры бегали за лечащим врачом, я оставалась с ним в палате один на один. Я беспомощно плакала и теребила батюшку, за рукав. Казалось, он в беспамятстве… Но вот он, никогда не оставлявший без внимания ничьей беды, вновь открыл глаза, приподнял голову, повернулся в мою сторону и тихо, но спокойно и твердо произнес: «Ничего не бойся… Слава Богу за всё…». И голова его снова безжизненно упала на подушку. Так была проведена черта между двумя совершенно разными жизнями — жизнью до и жизнью после инсульта.

***

Судя по тому спокойному мужеству, с каким были произнесены эти последние слова — случившееся не застало его врасплох. Оно застало врасплох меня и всех нас — тех, кто окружал и выхаживал первые восемь месяцев после инсульта, и тех, кто не имел возможности послужить ему практически, но мыслями и молитвами своими пребывал с нами и с ним — у его металлической кроватки с выдвижными бортиками… Все мы тогда загоревали, затужили обреченно и сиротливо в своей — без него — никомуненужности, неприкаянности, одинокости. Такое уж у отца Кирилла удивительное человеческое свойство — рядом с ним никто не ощущал себя ненужным, забытым, безнадежно неисправным. Инсульт не собирался сдавать позиции. Скоропостижная, громом обрушившаяся беда продолжилась многотрудным и очень долгим подвигом. Подвигом доверия и поразительной преданности Богу. И подвиг этот, как убеждаемся мы вот уже почти шесть лет,— есть великое обо всех нас Божие попечение и недомыслимая Его к нам милость.

***

Никто не мог и предположить, что мы дотянем, сдюжим, доживем, дотерпим до такой вот даты, до 90-летия. И без инсульта встретить такие годы нелегко, а уж с инсультом… Силы отца Кирилла, конечно, оставляют. Но — не побоюсь парадокса — подобного рода слабость и бессилие возможно понести только чрезвычайно сильному человеку. Когда слабому плохо, об этом «плохо», как правило, должен знать весь мир. А батюшка и сейчас не перекладывает ни на чьи плечи своего креста. Слова «плохо» мы не слышали от него еще ни разу. Были моменты, когда мы даже упрекали его в том, что он никогда нас ни о чем не попросит, ни на что не пожалуется, не проявит чисто человеческой, извинительной в его положении слабости. — Как я могу… Вы ведь не железные,— отвечал он. Навык уважительного и бережного отношения к людям, к их труду, привычка ни в коей мере не обременять их собою — это казалось чем-то «само собой разумеющимся», но в годы его болезни вдруг засверкало перед нами как алмаз.

***

Добрая традиция человеческих взаимоотношений обязывает нас помнить события и даты. Мы шлем друг другу телеграммы, устраиваем праздники родным, дарим подарки друзьям, произносим слова благодарности близким и знакомым. И каждому чего-то желаем: счастья, здоровья, благополучия… Но что, скажите, можно пожелать в день 90-летия бесконечно изможденному и бесконечно дорогому многим из нас человеку? Конечно, есть что пожелать — даже если и не затягивать бодрым многоголосьем «Многая лета», даже если о крепком здоровье говорить как-то уже странно и неловко, даже если просто сочувственно и благодарно помолчать у этой металлической кровати с выдвижными бортиками… Вспоминаются собственные батюшкины слова, сказанные им года два назад, когда он еще имел силы и желание хоть что-то говорить: «Человеку ведь ничего не нужно, кроме милости Божией!». Вот такая история получается: нам, еще здоровым, крепким, еще молодым и сильным, нужно достаточно много всего — и пятерку на экзаменах, и расположение начальства, и хорошо проведенный отпуск, и красивое осеннее пальто… А ему, лишенному абсолютно всего, всех атрибутов нормальной и полноценной человеческой жизни,— ничего не нужно, кроме милости. Он ничего не просит — ни прежнего здоровья, чтобы можно было теплым летним вечерком пройтись по садику и покормить птиц; ни более-менее сносного зрения, чтобы видеть и узнавать тех, кто его навещает; ни возможности послужить вместе с милой его сердцу братией в родной Лавре; ни возможности самостоятельно повернуться с боку на бок;… Считающий себя грешником ничего не желает у Бога просить, кроме уже ниспосланного. Потому что это ниспосланное — не обделенность вовсе, а новый дар и новое служение. Потому что — Господь даде и Господь отъят. Буди Имя Господне благословенно отныне и до века.

***

Единственное право, которое решительно оставлял за собою отец Кирилл,— это право отстаивать собственную обыкновенность, незначительность… Не думаю, что кто-то вспомнит хотя бы одно его откровение о случаях сверхъестественной ему помощи, о небесных знамениях и чудесных явлениях — всего того необычайного, что могло поставить батюшку в исключительное положение среди людей. Как он расстраивался, когда в начале 90-х, кажется, в «Комсомолке», появилась статейка о его почти сказочной прозорливости! Досаде его не было предела. Статейка была действительно примитивная, плоская, пошлая, но дело свое сделала — Переделкино стали осаждать толпы зевак, желающих заглянуть в будущее. Только будучи уже парализованным, он иногда как бы нечаянно срывал заветные покровцы с мистической стороны своего бытия, но тут же спешно спохватывался… — Ты молишься, батюшка, да? — спрашиваем мы, разглядев его необычайное состояние и, ожидая услышать, быть может, нечто. — Да нет, так… Вспоминаю вот… — и делает вид, что засыпает. Однако от нас, неотступно дежурящих у его кровати день и ночь, не могло быть совершенно утаено его иноческое бодрствование. То он произносит разрешительную молитву, то перечисляет чьи-то имена, то пытается ( когда еще мог) тихонечко что-то напеть из всенощной или литургии… С людьми, на людях прошли все пятьдесят лет его монашества; с людьми, в памятовании о их горестях и заботах он пребывает и по сей день.

***

Старцем он себя, насколько я могу судить, никогда не считал. Но также не считал себя в праве отказывать приходящему. Это породило великую проблему — как сделать так, чтобы желающие попасть к нему люди все-таки побывали в его переделкинской келье и чтобы батюшка имел хоть какое-то время на отдых?.. — Что я могу? — говаривал он в те дни.— Разве только выслушать человека? И он выслушивал… Было время, что и с полудня до двух часов ночи… В обеденные часы, забывая снять кухонный передник, я прибегала звать его на трапезу, к нам в соседний корпус. Даже если ему было не до еды — он приходил всегда вовремя. К тому же считал непременным своим долгом принять участие в послеобеденном мытье посуды. Без тени мрачной серьезности, без напыщенной назидательности — весело, благодушно, как будто это само собой разумелось — перемывал гору наших грязных тарелок и чашек (другую гору мы с сестрами успевали спрятать), а после снова шел принимать людей… Так — каждый день. И нам это тоже, в конце концов, стало казаться делом обычным. Ну, моет батюшка посуду и моет — что тут такого?..

***

Не зная батюшки так, как знали его другие (и сорока-, и пятидесяти-, и шестидесятилетним), я сподобилась увидеть только эту просветленную старость, излучающую радость и умиротворение, не способную ни на гнев, ни на малейшее раздражение чужой несуразностью… Казалось, все дается ему легко, воздушно, органично его собственной природе. Но, судя по его собственным рассказам, его путь в монашестве — путь жесткого постоянного и углубленного самоконтроля. Все требовало, хотя и безвидного, но колоссального труда. Никакой поблажки, входящей в противоречие с евангельскими заповедями, он себе не позволял. Другое дело, что его требовательность к самому себе никогда не приводила к аскетической суровости в отношениях с окружающими. Он действительно имел очень доброе и милостивое сердце. Никто не мог упрекнуть его в черствости и замкнутости, в том поведении, которое неискусные подвижники обычно оправдывают своими «исключительными» подвигами и отрешенностью от суеты… Смею думать, что первостепенным в его личном подвиге было не количество положенных поклонов и пройденных четок, а заповедь о любви. Не обидеть человека, сохранить бы мир в его сердце — вот, пожалуй, главная забота батюшки, его ключевое переживание на всякий час. А ведь сколько приходило к нему и просто психически больных людей, которым a priori немыслимо было угодить — а отец Кирилл покорно внимал тмочисленным в свой адрес упрекам, требованиям вновь и вновь выслушать, принять на исповедь…

***

Зачастую складывалось впечатление, что не было и вовсе никакого подвига. Так просто и доступно он себя вел. Не было ни одного случая, чтобы он отказал кому-либо, ссылаясь на необходимость чтения монашеского молитвенного правила. Можно было предположить, что правило он просто опускает. На самом деле он исполнял его после полуночи. Когда правило помогала читать я — оно существенно сокращалось. Потому что я уставала, а он очень предупредительно относился к чужому изнеможению и не позволял себе возлагать на нас «бремена неудобоносимые»… А ведь он любил это предписанное лаврским уставом келейное правильце, любил, как источник живительной влаги. Таким образом, я не столько помогала, сколько лишала его драгоценных минут утешения. Но в его присутствии об этом не думалось; просто верилось, что все происходящее прекрасно. А то, что еще будет — будет только хорошим, светлым, добрым и нескончаемым… Таким, как любовь в его лучистых глазах.

***

Рядом с ним у тебя всегда было право на ошибку. Мало того — у тебя было право иметь собственное мнение. Несогласие не вызывало у отца Кирилла ни недоумения, ни огорчения (огорчения он, по крайней мере, не показывал). Он с интересом и уважением выслушивал иную точку зрения и, если убеждался в ее обоснованности, мог изменить свою. Отец Кирилл никогда не доминировал и никому не навязывал своих представлений о жизни. Выслушав вопрошавшего, неспешно расспросив о подробностях дела, он деликатно предлагал свой вариант решения проблемы, а дальше — наше право выбирать. Жизнь сама открывала впоследствии, что его совет был единственно верным. Я не перестану удивляться тому, с какою легкостью иные духовники могут развести супружескую пару, направить в монастырь колеблющегося в своем выборе человека или как-то еще кардинально и грубо поменять человеческую судьбу. Отец Кирилл относился к человеку предельно бережно, взвешивал каждое свое слово, чтобы не задеть чужого самолюбия, не поранить немощную душу. А на ошибку он — не то что грубо не указывал, но вообще делал вид, что ничего не происходит. Давал человеку возможность самому разобраться в заблуждении. Недаром один из его любимых фрагментов «Отечника» — история с Пименом Великим, не обличившим дремавшего на клиросе во время службы брата, но давшим ему спокойно отдохнуть. Его умение предпочитать ученичество учительству, послушничество начальствованию поражало до глубины души. Другое дело, что нам самим следовало иной раз догадаться — не столько делиться с ним своими соображениями, сколько помолчать в его присутствии. Пользы от этого было несравненно больше.

***

Из категории обыкновенных добродетелей и его монашеская дисциплинированность. На моей памяти есть случаи, когда он имел право вполне самостоятельно принять решение в той или иной ситуации, но звонил в Лавру, чтобы испросить благословение наместника. Однажды, когда наместник отсутствовал, отец Кирилл направился в переделкинский храм испрашивать разрешение у здешнего настоятеля. Когда же не оказалось и настоятеля, чтобы получить одобрительный или отрицательный ответ, отец Кирилл принял решение отказаться от предложенного ему мероприятия. И это — невзирая на то уважение, с каким и само лаврское начальство относилось к батюшке. В первые восемь месяцев инсульта, когда жизнь его буквально висела на волоске – разговоры о смерти, о возможном скором ее посещении стали неотъемлемой частью нашего больничного бытования. Был момент, когда нам пришлось спросить еле живого батюшку, где бы он желал быть захороненным. Не правда ли, странно спрашивать о таких вещах послушливого монаха? И он дал нам понять, что это действительно странный вопрос. «У меня есть начальство, чтобы распорядиться в этом»,— ответил батюшка.

**

В 2009 году у отца Кирилла не только 90-летний юбилей, но исполняется еще и 55 лет со дня его монашеского пострига, 55 лет диаконской и священнической хиротоний… Это очень серьезные цифры. Надо еще учесть, что на долю его поколения выпало слишком много тяжелых испытаний. Человеку с его биографией, дожившему до таких лет, можно только подивиться. Тут и коллективизация, заставившая страдать родных и близких, и полуголодная юность в обстановке тотальных доносов и повсеместных арестов, и Отечественная Война, и небывалая тяжесть послевоенных лет. А уж о том, каково было учиться в духовных школах и спасаться в монастыре в атеистическом государстве — и говорить не приходится … Иногда задумываешься о том, что же должно преобладать в характере человека, прошедшего такие испытания и сохранившего не только человеческий облик, но и детское жизнелюбие?.. Воля, твердость характера? Да, они есть, безусловно. Вера и решимость? — и они присутствуют также. И все-таки ничего нет тверже и сильнее… мягкого сердца, исполненного состраданием ко всему миру. Он не считал себя благодетелем человечества, напротив — он был счастлив своей возможностью делать добро. Облагодетельствованным был он сам. Года три назад, уже прикованный к постели, он сказал: — Я благодарю Бога за то, что мне довелось послужить людям…

***

Вспоминаю сейчас годы его исповедей в Переделкино. Наши коридоры были буквально до потолка завалены коробками с конфетами, упаковками книг и иконочек — вручить приходящему подарок было делом непременным. Батюшка получал массу удовольствия, когда было что подарить человеку. А уж шоколадки раздавались им повсюду: помимо непосредственно приезжавших к нему людей, еще и дворникам, садовникам, сантехникам, сторожам, милиционерам, электрикам, трудившимся в резиденции, и каждый бывал спрошен о здоровье, о текущих делах… То веселое воодушевление, с которым батюшка вручал тебе угощенье, обязательно передавалось твоему сердцу. А в одиночестве отец Кирилл не оставался даже во время кратких вечерних прогулок — обязательно кто-то «пристраивался» для беседы. — Как там наш батюшка? — спрашивали у меня со слезами на глазах милиционеры, дворники, сантехники, когда я ненадолго наведывалась в Переделкино из больницы. Так же теперь горюют и безответные письма. Теперь мы просто выписываем имена отправителей и отдаем эти списки в алтарь на поминовение, а прежде батюшка тщательно работал над каждым из этих посланий. В течение месяца ему приходилось отвечать на двести или более писем, а если с этой «месячной нормой» не справлялись — количество, соответственно, возрастало… Но сегодня и я сама, как никогда прежде, ощущаю эту острую необходимость в его чутком и пристальном внимании к моей душе. И очень жалко других. Они подчас и от самых близких не получают толики того тепла и внимания, которыми в своих письмах одаривал их батюшка. Что примечательно: более всего его любви и поддержки доставалось именно человеку-грешнику, тому нищему духом, который сам считал себя таковым… Отец Кирилл был просто счастлив, встречая такую душу.

***

…И все-таки он — с нами. А мы — в его добром сердце. Многих, я знаю, согревает одна только мысль о том, что существует келья в Переделкине, существует эта металлическая кроватка, специально приспособленная для «лежачих» больных, существуют замечательные противопролежневые матрасы, которые обеспечивают такому больному относительный комфорт… Существует, да нет — живет, молится и поминает нас наш дорогой, милый и добрый отец Кирилл. Когда, в тот первый ужасный год после инсульта, он в очередной раз умирал, и шла речь о трахеостоме, нам было предложено вести его в Германию, к лучшим, как принято считать, врачам, к лучшей медицине. Святейший Патриарх был готов содействовать со своей стороны. По его поручению приехал тогда в больницу лаврский наместник, чтобы так же поднять вопрос о Германии. Только в этот раз отец Кирилл не послушался. Еле живой, изможденный пневмонией и мучительными бронхоспазмами, он тихо произнес: «Никуда не поеду». А врачи у нас в России — самые лучшие. И тогда спасли нас, и еще не один раз спасали с Божией помощью за эти годы. Если сейчас перечислить имена всех медиков, принимавших непосредственное участие в лечении батюшки, получится серьезный список. От академиков и заведующих отделениями до простых сестер-хозяек и лаборанток. Всем им — низкий земной поклон. Они — прямые «виновники» 90-летнего юбилея отца Кирилла.

***

О его жизни еще будет собирать материалы лаврская братия, составят свои воспоминания те, кто не один десяток лет его знал…Все это непременно будет со временем, а сегодня — сегодня мы просто храним в наших сердцах чувство благодарности за тот тихий, кроткий свет христианской подлинности, который излучают на нас жизнь, подвиг и даже сам облик этого человека. Христианин воспринимает человеческие потери не совсем как потери, и животному паническому страху нет места в его душе. Страшно утратить ту ниточку духовной связи, которая объединяет нас с теми, кого мы любим и кто душу свою за нас полагал. Но это в нашей власти — потерять или не потерять.

***

Вот так едешь порою в трамвае или метро. Кругом многолюдье, обычная московская толкучка, суета… А у тебя в рюкзачке маленькая такая книжка лежит, любимая книга твоего духовника, с которой он никогда не расставался и знал почти наизусть… Новый Завет называется. Открываешь ее на любой странице… Мы сильные должны носить немощи бессильных и не себе угождать… И видишь перед собою лицо этого человека, в душе которого любая твоя горечь утопала, как в море. И понимаешь, что ничто не может прекратиться совсем, когда есть такое Слово у земнородных. Слава Богу за всё… А как же иначе?

Инокиня Наталья (Аксаментова)

25 марта 2011 г.

Рravoslavie.ru
 

Главное

Патриаршее поздравление митрополиту Екатеринодарскому Исидору c 75-летием со дня рожденияСвятейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл поздравил митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора с 75-летием со дня рождения...
Поздравление с юбилеем от губернатора Краснодарского краяВениамин Кондратьев поздравил митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора с юбилеем...
Поздравление с юбилеем от митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского ВарсонофияУправляющий делами Московской Патриархии поздравил митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора с юбилеем...

Архив новостей

Июнь 2016 (15)
Май 2016 (81)
Апрель 2016 (61)
Март 2016 (43)
Февраль 2016 (56)
Январь 2016 (45)

Актуально

Новости Церкви

Священный Синод

Межсоборное присутствие

Архиерейский Собор

Документы

Публикации

Фоторепортажи

Финальный концерт фестиваля «Величай, душе моя». Фоторепортаж

Финальный концерт фестиваля «Величай, душе моя». Фоторепортаж6 июня в Концертном зале Кубанского казачьего хора завершился XII Кубанский фестиваль православной авторской песни...

Видеотека